Рассказы, истории

[Flanger]

День комсомола - 29 октября

В школу я пошел, как и положено, в 7 лет, в 1971 году. Сразу мне и моим одноклассникам-первоклашкам захотелось стать октябрятами. Потому что у второклашек были красивые значки, а у нас их не было. И еще учительница нам рассказывала, каким хорошим мальчиком был Володя Ульянов, отлично учился, помогал товарищам в учебе, заступался за слабых и всегда был честным. И мы тоже хотели такими быть.

Наконец, два долгих месяца ожиданий прошли и нас 7 ноября приняли в октябрята. Класс разбили на звенья, звездочки, по пять человек и мы начали, как рассказывала нам учительница про Володю Ульянова, помогать отстающим товарищам в учебе. Я был в звене со своим другом Сашкой Оберемко, мы были отличниками, с нами еще был Валерка Трепехталов, двоечник уже в первом классе. После уроков мы закрывались с Валеркой в пустом классе, учились еще во вторую смену, школа уже пустой была, и заставляли его делать уроки. Валерка обзывал нас учительскими любимчиками, мы его за это лупили. Один на один, конечно. Один раз Сашка лупил, второй раз я, по очереди. Валерка не исправлялся, учиться не хотел и нам это стало надоедать. Да еще он жаловался своим друзьям-хулиганам из второго класса, тоже двоечникам, и мы уже отстаивали свое право подтягивать в учебе Валерку в групповых схватках. А Сашка еще же был и звеньевым, нам надо было, чтобы флажок передового звена стоял у нас на партах. А он стоял у самого лучшего по учебе звена. Какое-то время с помощью лупцовки и прочего насилия над личностью мы Валерку даже на четверки вытягивали, и флажок был наш, но наши силы в борьбе за его успеваемость иссякли со временем. Надоело. И флажок нам надоел. Тем более, что самим после уроков хотелось побыстрее домой, быстрей сделать уроки и бежать на улицу.

Во втором классе мы уже хотели поскорее стать пионерами. Потому что у пионеров были галстуки. А у нас, как у каких-то маленьких – значки. А мы были не маленькими, мы уже могли и в партизанском отряде с фашистами воевать. Тем более, что летом уже научились виртуозно выражаться на матерном языке. Как взрослые.

И еще пионеры над нами шефствовали. После уроков приходили шефы, закрывали нас в классе, проверяли дневники и двоечникам раздавали щелбаны. Потому что с шефов за успеваемость подшефных училки спрашивали. Ну, как спрашивали?! Так, понарошку. Но зато был повод для щелбанов. Вообще, пионерам полагалось следить за тем, чтобы октябрята вели себя хорошо, хорошо учились и не позорили звание октябренка. Мы тоже хотели стать пионерами и следить за тем, чтобы октябрята вели себя хорошо, а кто не будет вести себя хорошо, тем – щелбаны и «шпалы». Щелбан – это когда указательный палец соскакивает в лоб с большого, а «шпала» - ладонь кладется на лоб, оттягивается средний палец и – бац!
Наконец, в третьем классе, 22 апреля, нас всех приняли в пионеры. Всех. И двоечников-хулиганов тоже. Комсомольцы, 8-классники, повязали нам галстуки. Берегитесь октябрята! В тот же день мы на уроке в окно с Сашкой Оберемко увидели, что октябрята, у них занятия заканчивались раньше на урок, лазят в школьном дворе по деревьям. А деревья – наша природа, а пионер обязан природу защищать. От октябрят. Поэтому, как только закончился урок, мы побежали защищать природу. Октябрята наполучали от нас щелбанов и «шпал».

Совсем скоро нам надоело защищать природу от октябрят, потому что лазать по деревьям хоть и не положено пионеру, но зато залезть выше всех на дерево – очень интересно. А кто не может по деревьям лазать, тот не пацан.
А еще, конечно, мы стали шефами над октябрятами. Но тоже скоро и это надоело. Сколько «шпал» ни раздавай, всё равно подшефные двоечники учиться не хотели.

Зато теперь мы собирали макулатуру и металлом. Первый сбор – воодушевление и порыв. Тем более, что классу-победителю, собравшему больше всех ржавых кастрюль и желтых газет, полагалась премиальная поездка в краевой центр, в город Владивосток. К 6-му классу, костяк нашей классной пионерской организации, мы с Сашкой Оберемко, девчонки Ирка Волошина, Олька Свистунова и Любка Алексеева, поняли, что бегать наперегонки с другими классами по дворам с тачками и выпрашивать железо и бумагу – занятие малоперспективное в плане всех превзойти. А во Владивосток съездить хотелось. Поэтому мы придумали и реализовали победный план.
За мехдвором нашего совхозного отделения была большая свалка списанной техники, и целые трактора, комбайны, сеялки стояли, и их части отдельные валялись. Мы скинулись своими накопленными карманными деньгами, попросили знакомого парня купить две бутылки водки. Одну поставили автокрановщику, вторую трактористу. Нам с этой свалки ночью загрузили на самосвальную тракторную телегу тракторных двигателей и прочего тяжелого металла, привезли на школьный двор и вывалили на место, обозначенное для металлолома нашего класса. Первое место и поездка во Владивосток.

Также мы собрали больше всех макулатуры. В совхозный свинарник время от времени привозили на корм свиньям замороженную в брикетах рыбу, брикеты были в картонной упаковке. Эта упаковка лежала во дворе свинарника большой кучей, время от времени ее сжигали. Мы за бутылку водки переместили эту кучу к школе и снова заняли первое место. И за макулатуру поехали во Владивосток еще раз.
Надо отметить, что металлолом со школьного двора увозили во «Вторчермет», хоть месяца через два-три после сбора, но увозили. А куча нашего класса стояла года два. Школьники же загрузить ее сами не могли, тракторный двигатель вручную пацаны на самосвал не забросят, это не ржавый тазик. Но профанация пионерского мероприятия – на лицо. За мехдвором десятки лет ржавеют сотни тонн отличного металла, а пионеры по дворам кастрюли собирают. А с макулатурой совсем некрасивая ситуация была. Ее вывезли со школьного сарая в поле и сожгли.

И больше мы первых мест не занимали, когда выяснилось, что для нашего металлолома еще и автокран нужен, нас директриса школы очень сильно отругала и запретила подобное впредь. Поэтому мы на следующий год, когда снова это мероприятие проходило, совершили демарш в знак протеста против профанации. На том месте, где должна была быть куча металлолома нашего класса, мы вбили кол и на него надели кастрюлю. Это был весь наш металл. Этот протест я придумал, меня сдали училкам, те нажаловались на родительском собрании бате и я отхватил дома хороших люлей.

В наказание за такое в школе меня по предложению завуча, исполнявшей обязанности пионервожатой,выбрали председателем Совета Дружины. Чтобы реабилитировал себя на этом высоком посту и потому, что я был единственным в школе круглым отличником. Секретарем я себе назначил Сашку Оберемка, который к тому времени из отличника-первоклассника скатился в троечники, и даже почти по всем предметам тройки у него были за уши натянуты, Сашка уже увлекся мопедами и кражей лошадей из совхозных конюшен соседних сел. Лошадей он, конечно, не продавал, просто на них скакал по полям.

Первое время мы с Сашкой проводили собрания совета дружины. После уроков запирались с корешами в классе, там дудели в горн, барабанили в барабан и производили прочий громкий шум. Еще вызывали на совет дружины разных двоечников-хулиганов и воспитывали их – кормили «грушами». «Груша» - это когда костяшками пальцев кулака по волосистой части головы – изо все силы борозда. До слёз как «вкусно». Учитывая, что Сашка сам был той еще оторвой, мы не воспитывали и не к дисциплине «грушами» принуждали, конечно, а просто прикалывались.

Завуч-пионервожатая время от времени напоминала мне, что нужно провести хотя бы какое-то пионерское мероприятие, хоть какую бы линейку, я обещал, но здесь же про обещание забывал. Закончилось мое председательство тем, что за год я так никакой даже линейки не провел и меня с позором переизбрали. Чему я был только рад, потому что наши с Сашкой мероприятия нам самим уже надоели, наскучили.
Мы уже хотели стать комсомольцами. Потому что пионерский галстук надоел хуже некуда, а у комсомольцев галстуков не было, были только значки. Без пионерского галстука даже в школу же не пускали, дежурная училка на входе разворачивала тех, у кого их не было, а потом на родительском собрании родакам училки жаловались, а родаки ремнем воспитывали. И его гладить надо было, иначе он превращался в веревку. Хлопчато-бумажные галстуки красного цвета были в дефиците, они хорошо гладились, почти у всех были нейлоновые, даже не красного, а какого-то оранжевого цвета, и советским утюгом они сжигались на раз, ткань под утюгом скукоживалась. Да и вообще вся бессмысленная обязаловка детям надоедает гораздо быстрее, чем взрослым.

В комсомол меня приняли в 8-м классе в феврале. Еще до того, как мне исполнилось 14 лет, я в апреле родился. Школа не выполняла план по приему в комсу и мне срочно вручили книжечку Устава: учи, завтра поедешь со всеми в райком вступать.

Мы впервые узнали, что в Хороле, оказывается, был районный комитет ВЛКСМ. Никогда до этого мы о нем ничего не слышали и никого из его состава не знали. Привезли нас, меня и одноклассников, туда, там взрослые парни в костюмчиках при галстучках и девахи строгого вида, нам стали задавать вопросы по Уставу и выносить вердикты. Точнее, один вердикт – достоен. Ответил или нет на вопрос – по фигу. Кто затруднялся, тому они ответ сами говорили с напутствием: ты переволновался, но потом подучи. Приняли всех. И меня, и всех моих одноклассников, девчонок и мальчишек. Мальчишки к тому времени, за исключением нас с Сашкой, уже вовсю смолили коноплю и на глазах от этой конопли превращались в тупорылых баранов. Комсомольцы периода развитого социализма.

Пик моей комсомольской карьеры пришелся на 9-ый класс, это уже не в нашей восьмилетке села Ленинского, а в Хорольской средней школе № 1. Пообтесавшись в новой школе пару недель, я ввел в классе понравившийся всему классу порядок: если учитель опаздывал на урок, то он приходил уже в пустой класс, я всех уводил. Мы уже шлялись по Хоролю до следующего урока. Если бы такое предложил двоечник, то, конечно, класс вряд ли его послушал бы, но я был отличником. В конце концов, доигрался. С нами начали разбираться и меня заложили, что это я организатор безобразия. В наказание за это и потому что я был отличником, классная, Валентина Константиновна, предложила меня выбрать секретарем комсомольской организации класса. Опять политический пост чтобы реабилитироваться за ненадлежащее поведение.

На следующий год благополучно переизбрали, выдвинув против меня такие же обвинения, как и в бытность пионерским вожаком. Единственным моим достижением в политической карьере комсомольского вожака была победа на «Зарнице», наш класс всех обошел в эстафете благодаря моему самоотверженному мужеству. На заключительном этапе эстафеты надо было спуститься по канату с крутого обрыва сопки, примерно высота 5-этажного дома, мы отставали, были где-то в хвосте, а этап был за мной. Я продемонстрировал скоростной спуск, съехал по канату и сжег себе ладони до волдырей. Зато всех обошел.

На втором курсе института я где-то посеял свой комсомольский билет, который положено было хранить у сердца. За такое, если отсутствовала уважительная причина просёра билета, точнее, если придумать не мог уважительную причину, могли и из комсомола исключить по Уставу. Конечно, не исключали, только выговор объявляли, который никаких последствий за собой не нёс. Поэтому мне было плевать на то, что у меня нет билета. Взносы сдавал, а когда комсорг группы требовала билет, чтобы проставить в нем штампы «Оплачено», я отвечал: отвали. Она и отваливала, потому что питала ко мне благодарно-дружеские чувства, я как-то спас ее девичью честь в ситуации, когда она оказалась в бессознательно-пьяном состоянии. Но эта история 18+.

Еще у меня была комсомольская нагрузка в институте: я читал в своей группе по вторникам политинформацию. Делалось это так, бралась не очень запачканная селедкой газета, из нее вырезались заметки на политические темы, вклеивались в тетрадку и потом я их, кривляясь и дурачась, читал группе на перемене между занятиями. Получалось так, что вся группа каталась со смеху от моего шутовства.
Так я и в армию ушел без комсомольского билета. Мне его новый в армии и выдали. И я его почти сразу потерял в пьяном «самоходе».

Сегодня такой день, что все бывшие комсомольцы будут вспоминать свою комсомольскую юность. С благодарностью к комсомолу! Возраст у людей уже. Дефки не такие красивые и мороженное не такое сладкое. Всё плохое маразм и склероз отсеивают из памяти, всё хорошее остается. И даже если хорошего было мало, стареющий мозг его сам придумает.

[Flanger]

ЗАСТОЙ! ТОСКА СМЕРТНАЯ...

Какое, всё-таки, правильное слово придумали для Советского периода жизни — застой! Действительно! Полный застой! Болото!
Тебе 10 лет. Мама дала тебе один рубль и послала в магазин:
— Купи, сынок, буханку чёрного хлеба (12 копеек), буханку белого (батон, 13 копеек), литр молока (28 копеек), пачку масла (100 грамм, 36 копеек) и на сдачу — мороженое (эскимо — 11 копеек).
Пошёл, пнул ржавую банку по дороге, перешёл улицу. Зашёл в магазин, подошёл к кассе. Продиктовал тётке в окошке свой список, отдал рупь.
Кассирша орёт:
— Граждане! Пропустите ребёнка! Ребёнка пропускают. Дают масло, наливают в бидон свежее молоко. В соседнем отделе ребёнок берёт хлеб, булку, суёт всё это хозяйство в авоську и выходит на яркое солнышко, на улицу. Опять переходит улицу, идёт на угол, протягивает другой тётке одиннадцать копеек, получает серебристое мороженое, тут же его разворачивает, кусает, облизывает, съедает за секунду и лениво плетётся домой. Рубль, наконец, закончился.
Отдаёт авоську и бежит играть в футбол во дворе.
А вечером, сделав уроки, садится смотреть по телеку «Неуловимых» или «В мире животных».
Тоска… Застой.
Через 5 лет, когда ему уже 15 лет, он берёт рупь и идёт в магазин. Всё в тот же. Опять делает то же самое. Покупает всё то же самое. И опять берёт мороженое за 11 копеек. И опять идёт играть в футбол. Или в хоккей. Или — во Дворец Пионеров, клеить модели кораблей или самолётов. Или в секцию бокса. Скучно же! Застой!
Ещё через 5 лет ему уже 20 лет. Он студент. Получил стипендию. Пошёл в магазин, отдал в кассу рупь. Пробил чек на буханку хлеба (12 копеек), плавленый сырок за 10 копеек, бутылку пива (37 копеек), 100 грамм «докторской» (23 копейки). Получил сдачу, сложил всё в портфель. Подумал, почесал за ухом, засмеялся, перешёл на другую сторону улицы и купил мороженое «эскимо» за … 11 копеек. На оставшиеся 7 копеек купил газету «Комсомольская правда» и на метро поехал в общагу.
Застой… Тоска, что тут скажешь? Ужас!
А ещё через 5 лет ему 25 лет. Он закончил институт. Работает в НИИ мэнээсом (младшим научным сотрудником). Зарплата — 110 рублей в месяц. На календаре — 83-й год.
Получает зарплату и идёт куда? Правильно, в магазин! Всё в тот же! Опять даёт кассирше рупь. Опять покупает всё по списку выше, минус мороженое. Стыдно как-то.
Вместо мороженого он покупает три газеты за 9 копеек. И на метро за пятак едет домой.
Рядом с домом он останавливается около ларька и покупает пачку «Беломора» за 22 копейки и коробок спичек за копейку. Вот раньше, 15 лет назад, этот «Беломор» за 22 копейки был недоступен. Не продадут! Хоть тресни! Наоборот, подзатыльник дадут! Или отцу пожалуются! Все же друг друга знали! А теперь — пожалуйста! Ты уже большой, сам зарабатываешь. Заплатил 22 копейки, и на тебе папиросы!
Ну разве можно так жить, скажите на милость! Блин! десятилетиями ничего не меняется! Ни цены, ни люди! Застой!!!
Опять в программе «Время» какой-то завод построили, какую-то домну задули, какой-то корабль спустили на воду. Опять рявкнули на Запад, чтоб не гоношился.
И опять «Неуловимые». Или «Ирония судьбы».
Ни тебе кровищи на экране, ни тебе стрельбы с десятком трупов, ни задницы голой!
«Жи» и «Ши» — только с буквой «и». Год за годом! Диктор на экране — как автомат русского языка. И опять передачи про учёных, про строителей, про космонавтов. Занудство! Годы идут, а ничего не меняется!
И так — везде! Застой! Хоть стреляйся! Скука смертная.
Вот так сидишь, бывало, смотришь, как где-нибудь в Африке негры друг друга стреляют, и думаешь:
— Вот! даже в Африке жизнь бьёт ключом! А у нас — эх, одно расстройство! Дал соседу по морде — получил 15 суток. Украл — сел.
Ни те — присяжных, ни те — прогрессивной прессы, ни те — правозащитников!
А когда кто-то кого-то застрелил из ружья по пьяному делу, так весь город миллионный это месяц обсуждал.
Только и слышишь на лавочке у парадной:
— Ой, чё деется, бабоньки! Да где ж такое видано, чтоб живого человека из ружжа средь бела дня застрелить? Что ж дальше -то будет? Кошмар какой!
Застой… Тоска…
Проклятая власть!
Ни стрельбы, ни кокаина, ни жевательной резинки! Один Чайковский с Моцартом, да Толстой с Пушкиным.
Разве это жизнь?
Как это можно, вы только вдумайтесь! Так издеваться над людьми? Годами ездить на трамвае за три копейки, а на метро — за пятак! Годами платить за квартиру 5 рублей в месяц! Десятилетиями знать, что если закончишь ВУЗ — наверняка попадёшь на работу по специальности! Ни тебе безработицы, ни тебе взяток! Ни тебе папы — банкира! Ну что это за жизнь? Кто такое выдержит?
Предсказуемость просто убивала! Вот не успеет какой-нибудь Синявский или какой-нибудь Даниель даже рот открыть для протеста против всей этой чудовищной жизни, а ты уже знаешь: Сядет! И обязательно угадаешь!
Это же застой! Болото! Всё же наперёд известно!
Спрашиваешь, бывало, на работе:
— А где этот Сенька, который протестовал?
— Как это где? Сидит уже!
Берёшь свой карандаш, склоняешься над кульманом и тихо радуешься за товарища. Наконец, хоть для него всё кончилось! Ни трамваев за три копейки, ни газет за две копейки, ни «Беломора» за 22 копейки! Отмучался! Теперь, поди, круглые сутки — свежий воздух, сосны столетние, снег хрустит под ногами! И сопки синеют вдали! Романтика! Повезло парню! Эх!!!
Берёшь в руки 100 рублей с профилем Ленина, смотришь на неё, на купюру эту и думаешь:
Ну и что, что в Москву и обратно — 16 рублей? Ну и что, что гостиница 2.80 в сутки, ну и что, что обед в ресторане — пятёрка?
Ну нельзя же из этого культ делать! Надоело! Скучно же!
Ведь год за годом одно и то же! Ну сколько можно, в самом деле? Когда же это всё кончится?

[Flanger]

Чехов о застолье в России:

Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой.
Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом… объедение! Но налимья печенка — это трагедия!
Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.
Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком…
Как только кончили с кулебякой, так сейчас же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать… Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками. К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.
Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая — это жареный карась в сметане.
Но рыбой не насытишься, это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы…
После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение. В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки. Домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе…
Bo вpeмя запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»